Надежда [Рассказы и повести] - Север Гансовский

На лице у мальчика было недоумение и растерянность. Он широко раскрыл глаза и отступил на шаг, прижав руки к груди.

— Я вас не понимаю, мистер. Вы не можете говорить?

Мужчина помычал. Он начертил в воздухе пальцем какую-то фигуру. Он требовал ответа.

Мальчик оглянулся по сторонам. Люди, стоявшие в очереди за письмами до востребования, равнодушно смотрели на них. Толстый небритый мужчина за столом быстро писал что-то на грязном листке бумаги.

Мужчина в полосатом пиджаке рассердился. Он гневно ткнул мальчика пальцем в грудь, затем, так же зло, — себя. Он скорчил гримасу, выражающую презрение.

Мальчик догадался, что это глухонемой. Он слышал про таких раньше, но никогда еще не видел их. Ему было жалко мужчину, он старался понять, чего тот хочет, но не мог. Оттого, что все другие смотрели на него и видели, что он ничего не делает, чтобы помочь глухонемому, мальчику было стыдно. Он покраснел.

— Я вас не понимаю, мистер.

Мужчина зло махнул рукой, повернулся и отошел. С минуту он стоял, думая, что сделать, напряженно пожевывая губами. Потом вытащил из кармана старую, потрепанную газету и огрызок карандаша и снова шагнул к мальчику. Он показывал теперь, что напишет свой вопрос на бумаге. Он взял мальчика за плечо и подтолкнул его к столу.

Мальчик обрадованно закивал головой. Конечно, если он напишет на бумаге, всё будет понятно.

Мужчина посадил мальчика на стул. Движения у него были нервные и порывистые.

— Да, да, мистер, — сказал мальчик с облегчением. — Пишите, пожалуйста.

Мужчина разостлал газету перед мальчиком. Рука у него была морщинистая и шершавая, с большими твердыми ногтями. Он сжал карандаш и начертил на газетном листе две длинные линии. Рука у него дрожала, и линии получились неровными. Потом он пересек их еще двумя новыми. Он опять замычал, стуча по газете карандашом.

Мальчик смотрел на него с отчаянием.

— Я не понимаю, мистер.

Теперь и другие заинтересовались тем, что спрашивал глухонемой. Толстый небритый мужчина встал со своего места, обошел стол и склонился над газетой, придавив мальчика грудью.

К ним подошла полная женщина, за ней еще одна, в красном свитере, брюнетка.

Глухонемой снова схватил карандаш. Он опять рисовал какие-то линии, стучал пальцем и карандашом по газете и требовательно мычал. Лицо его нервно подергивалось.

Мальчик сидел, растерянно сгорбившись. Толстый мужчина давил ему на плечи, прижимая к столу. Газета почти сползла мальчику на колени. Никто кругом не мог понять, чего хочет глухонемой.

— Не понимаю, — сказал небритый. Он обращался к глухонемому. — Не понимаю, — слышите? — Он отошел от мальчика.

Мужчина в полосатом пиджаке с отчаянием огляделся. Руки у него дрожали. Он ударил себя в грудь, схватил газету и, мыча, быстро вышел на улицу.

— Несчастные люди, эти глухонемые, — сказала полная женщина, возвращаясь к барьеру, где была ее очередь.

Мальчик растерянно смотрел вслед глухонемому. В одной руке у него была булавка. Он взглянул на нее и вспомнил, — надо зашпилить карман и скорее к маме.

Он встал и сунул руку в карман. Денег не было. Он сунул руку в другой карман — пусто! Опять в первый. Нет ничего. У него вспотел лоб, и он вытер его рукой, взъерошив светлые волосы. Опять в правый карман. Ничего нету. Совсем пусто.

Растерянно он посмотрел на стул, на котором только что сидел. Ничего. Под столом тоже не было денег. Губы у него задрожали. Но он сдержался и, бледный, с широко открытыми глазами, продолжал шарить по карманам.

Полная женщина, издали наблюдавшая за мальчиком, подошла к нему.

— Ты что-нибудь потерял?

Мальчик поднял на нее глаза.

— Да, мисс. Вы не видели мои деньги?

— Какие деньги?

— Я только что получил вот тут, — он показал на окошко. — Сорок два доллара.

— Нет, не видела, — сказала женщина. — А куда же ты их дел?

— Я положил в карман.

— Я видела, как он получал, — вмешалась брюнетка в красном свитере.

— Ну, и теперь их нету? — продолжала полная.

— Нету.

— Это, наверное, толстый украл, — сказала брюнетка. — Они вдвоем с этим глухонемым. Я видела, когда сюда шла, как они стояли рядом.

— Что же вы не сказали? — спросила полная.

— А я откуда знала?

— Несчастный мальчишка, — сказала полная, отходя мальчик шагнул за ней. Губы у него дрожали.

— Мисс…

— Ну что?

— Что же мне теперь делать?

— Вот глупый! Беги ищи их. Может быть, они еще где-нибудь тут.

Мальчик шагнул по кафельному полу к двери. Он оглянулся на полную женщину и шагнул еще раз, быстрее.

— Ты беги скорее, — сказала брюнетка. — Разве можно таких детей посылать за деньгами!

Мальчик вышел на улицу. Солнечные лучи падали теперь вертикально на асфальт. На улице никого не было.

— Ну, хорошо, — сказал дежурный по участку, сержант О’Флаэр. — Хорошо, — повторил он, глядя на стоявшего за барьером мальчика. — Кто его привел? Кто может всё рассказать?

— Его Маккормик привел, — сказал сидящий на деревянной скамье у стены полисмен. — Он тут рядом, в дежурке.

— Позовите его, — сказал сержант. Он разглядывал мальчишку. Серые большие глаза, светлые волосы. Худой, как все дети в этом районе. Одно колено в крови. Конечно, это он еще хорошо отделался.

Маккормик вошел, надевая фуражку. Другой рукой он вытирал пот с затылка. Он был красен, как начищенная медь, и, казалось, готов был перелиться через тугой воротник мундира. Дожевывая что-то, он отдал честь.

— Слушаю, сержант.

— Расскажите, как было дело, Маккормик.

— Вот, — сказал полисмен, вытирая платком лоб. — Я стою у папиросной лавки и разговариваю с этим греком, который там всегда продает земляные орехи. Появляется вот этот, — он махнул рукой в сторону мальчика. — Он встает у трамвайной линии и стоит. Остановки нету у папиросной лавки. А он стоит и не переходит улицу. Я сначала подумал, что он хочет что-нибудь положить на рельсы, пистон какой-нибудь. Ну, у него был совсем растерянный вид. Такой вид, что он вот-вот что-нибудь выкинет похуже. «Тут что-то не ладно, — говорю я греку. — Сейчас он что-нибудь выкинет».

— Короче, Маккормик. — Сержант вытащил платок и тоже вытер себе затылок.

— Сейчас, сержант, — полисмен набрал воздух. — Тогда я подхожу к нему. — Он опять показал на мальчика. — А он даже не слышит. Я ему кричу «Эй!», а он не слышит.

Мальчик стоял, опустив голову.

— Ну и вот идет трамвай, — продолжал полисмен. — Я подхожу ближе. Трамвай уже недалеко. Тогда вот этот, — полисмен подтолкнул мальчика, — берет и ложится на рельсы. Чтоб мне провалиться на этом месте, — полисмен обвел глазами стены комнаты, призывая их в свидетели. — Чтоб мне не сойти с места, он ложится на рельсы. Тогда я…

Он еще раз набрал воздух. Сержант слушал его, хмуро и нетерпеливо постукивая карандашом по столу.

— Тогда я прыгаю на рельсы, хватаю мальчишку за шею и вытаскиваю на другую сторону. Мне колесом чуть на пятку не наехало. Вот столько осталось. Ей-богу… Вожатый ведь не может сразу затормозить. Вот столько осталось. Не больше сантиметра.

— Ну ладно, — сказал сержант. — Спасибо, Маккормик. Мальчик, как тебя зовут?

— Рой, мистер, — сказал мальчик.

— Мне идти? — спросил полисмен.

— Нет, подождите, Маккормик. Как твоя фамилия? — он обращался к мальчику.

— Джонс.

— Лет?

— Что? — не понял мальчик. — Ах, сколько лет? Одиннадцать.

— Где живешь?

— В Латинском 10, на 26-й улице.

— Ого! — свистнул сержант. — Что же ты так далеко забрался лезть под трамвай?

Мальчик молчал.

— Зачем ты лез под трамвай? Что-нибудь дома случилось?

— У меня деньги украли, — сказал мальчик глухо. — Мама послала на почту, а там украли. Сорок два доллара.

Сержант промычал что-то неопределенное.

— Мистер, — мальчик с надеждой посмотрел на сержанта. — Может быть, вы их отберете?

— А ты знаешь, кто украл?

— Знаю. Двое мужчин. Мне одна женщина сказала.

— А где они теперь, ты знаешь, эти мужчины?

— Нет, не знаю.

— Ну вот, видишь, — сержант вздохнул. — Как же я отберу деньги?

Мальчик опустил голову.

Сержант опять что-то промычал. С минуту он сидел задумавшись, потом посмотрел на полисмена Маккормика, который сидел на скамье.

— Маккормик!

— Слушаю, сержант, — полисмен встал.

— Пожалуй, его придется проводить к матери, а то он опять что-нибудь устроит.

— Конечно, — нерешительно сказал полисмен. — Ну и жарища стоит! До Латинского квартала километров восемь отсюда?

— Наверное, — прикинул сержант. — Часть можно на трамвае проехать.

Полисмен вздохнул.

— На трамвае еще хуже. Такая давка, что скорее пешком пойдешь.

Сержант пожал плечами.